Польские восстания против России: за кого были белорусы? - Всеволод Шимов

Разделы Речи Посполитой и присоединение ее восточных земель к России сопровождались чередой бунтов и восстаний, которые устраивала польская и ополяченная шляхта западнорусского края, стремившаяся восстановить свою утраченную империю. Однако в мифологии белорусского национализма эти восстания именуются…борьбой белорусов против «русских оккупантов». Аналитический портал RuBaltic.Ru разобрал, на чьей стороне на самом деле были белорусы в восстаниях польских панов.

Политика Российской империи в отношении православных территорий бывшего Великого княжества Литовского была противоречивой. Поначалу ставка делалась на лояльность местной польской элиты и ее интеграцию в правящий класс империи, подобно тому, как это происходило с немецкой аристократией Остзейского края.

Когда эта тактика не сработала (это стало ясно после восстания 1830 года), империя наконец обратила внимание на крестьянское «русское» большинство края, сделав именно его опорой своей власти.

Это было непросто в условиях сохранявшихся сословных предрассудков: значительной части русского дворянства и чиновничества в социальном и культурном плане были ближе польско-литовские аристократы, нежели русские крестьяне.

Окончательный перелом произошел после последнего восстания 1863 года, когда польское социальное и культурное доминирование в западных губерниях было окончательно осознано российским обществом как угроза.

Основной миссией имперской политики после этого стало укрепление «русского элемента», в качестве которого рассматривались местные православные крестьяне.

Польский характер восстаний не вызывал сомнений ни в имперский, ни в советский периоды. Однако в современной Беларуси ситуация иная. Продвигаемая белорусскими националистами мифология, в соответствии с которой антироссийские восстания XIX века носили не только и даже не столько польский, сколько белорусский характер, получает все более широкое признание.

Эта легенда является частью другого, более широкого мифа о том, что Речь Посполитая была польско-белорусским государством, и после ее разделов белорусы вместе с поляками сражались за свою свободу и независимость против «российских захватчиков».

Восстание Тадеуша Костюшко

Тадеуш Костюшко, уроженец фольварка Меречевщина на территории современной Брестской области, давно просится в «белорусские герои». С его именем связано первое крупное восстание против России в попытке спасти агонизирующую Речь Посполитую.

Образ отважного «литвина», сражающегося за «нашу и вашу свободу» против агрессора с востока, выглядит настолько пленительным, что даже не требует особых доказательств. Белорусские национал-романтики готовы верить в него безоговорочно, не обращая внимания на разного рода «мелочи», способные поставить под сомнение эту героическую картину великой битвы за национальную свободу и европейскую будущность «Беларуси — Литвы».

Например, упорно забывается, что защищал Костюшко в том числе конституцию 3 мая 1791 года, в соответствии с которой Великое княжество Литовское лишалось остатков своей призрачной государственности, а ведь именно с ВКЛ принято ассоциировать белорусскую политическую субъектность в рамках Речи Посполитой.

Конституция 3 мая становилась завершающим аккордом долгого процесса слияния «политических народов» (то есть аристократий) Польши и Литвы в единую общность, которая по языку, религии и самосознанию была, безусловно, польской.

Тадеуш Костюшко был ярым польским унитаристом, у которого не осталось даже рудиментарного регионального патриотизма.

Он осознавал, что далеко не все население Речи Посполитой является польским, однако видел в нем лишь этнографический материал для продвижения польской идентичности и языка.

По сути, Костюшко выступал с программой окончательной ассимиляции «русинов», то есть восточных славян Речи Посполитой: «Приучать их [русинов] надо к польскому языку, пусть по-польски все их службы будут. Со временем дух польский в них войдет. За врага будем потом считать того, кто бы не знал языка народного. Начнет ненавидеть москаля, пруссака и австрияка так, как француз ненавидит англичанина».

Война 1812 года

Войну 1812 года в России принято называть Отечественной. До недавнего времени была она таковой и для белорусов. Будучи частью общего Отечества, поколения белорусов привыкли отождествлять себя с победами русского оружия, в сознание прочно вошел образ той войны, сформированный классической русской литературой.

Кроме того, на территории Беларуси есть значимые памятные места, связанные с войной 1812 года — в первую очередь, переправа через Березину в районе деревни Студенка, ставшая символом окончательного краха наполеоновской авантюры.

Однако с распадом СССР отечества у русских и белорусов разделились, а значит, начал пересматриваться и характер событий 1812 года. Постепенно в Минске стала брать верх точка зрения, что война эта была для Беларуси чужой, а белорусская территория стала ареной противоборства одинаково чуждых местному населению сил. Стала вбрасываться идея, что война на территории Беларуси носила гражданский характер, так как разные группы населения воевали как на стороне России, так и на стороне Наполеона.

Затем стал продвигаться и откровенно «пронаполеоновский» дискурс, обусловленный тем, что Наполеона поддержала большая часть местной аристократии, связывавшая с ним надежды на восстановление Речи Посполитой и Великого княжества Литовского.

Наполеон, таким образом, превращался чуть ли не в освободителя.

Пересмотр оценок событий 1812 года спровоцировал и миниатюрную войну памятников. Когда в Полоцке было решено восстановить монумент событиям 1812 года, снесенный большевиками, это вызвало весьма негативную реакцию «свядомой» интеллигенции, которую, очевидно, смутило наличие на памятнике российских двуглавых орлов. Тем не менее памятник все-таки был восстановлен.

Памятник героям Отечественной войны 1812 года в Полоцке / Фото: holiday.by

Что ж, аристократия на территории Беларуси и Литвы действительно отметилась активной поддержкой Наполеона, и этим ситуация здесь принципиально отличалась от внутренних областей России, где возник стойкий внесословный антинаполеоновский консенсус.

Опять же, местные аристократы мыслили себя как часть большого польского народа, в многочисленных воззваниях звучали мантры о неразрывном национальном единстве Белой Руси, Литвы и Польши.

В этот период действительно «бродила» идея воссоздания Великого княжества Литовского как автономного субъекта, причем поддерживал ее… российский император Александр I, который еще до наполеоновского вторжения планировал таким образом облагодетельствовать аристократию присоединенных от Польши территорий.

Понимая, что рассчитывать на полноценное воссоздание Речи Посполитой в тот период было невозможно, местные польские патриоты хватались и за этот шанс. Наполеон также явно не торопился воссоздавать былую Речь Посполитую, и поляки были готовы «продать» ему эту же идею восстановления ВКЛ. Так что все эти геополитические проекты были весьма далеки от их современных белорусских интерпретаций.

Воссоздание ВКЛ понималось не как «возрождение белорусской державы», а как частичное восстановление Речи Посполитой в условиях невозможности добиться большего.

Что касается простого народа, то он был безмерно далек от всех этих прожектов и оказывал разорявшим край французским войскам пассивное, а нередко и весьма активное сопротивление.

Восстание 1830 года

Образ этого восстания, пожалуй, в наименьшей степени проработан в белорусской националистической мифологии. Оно не породило ярких персоналий — выходцев с территории современной Беларуси, которых можно было бы канонизировать в качестве местных «борцов за независимость». Тем не менее оно, безусловно, вписывается в общую канву мифа о череде восстаний «белорусов против России».

Восстание 1863 года

Самый популярный и, пожалуй, наиболее деструктивный миф связан с последним польским восстанием на территории Российской империи.

В современной Беларуси оно больше известно как «национально-освободительное восстание под руководством Кастуся Калиновского», и есть подозрение, что некоторые белорусские патриоты даже не догадываются о том, что основные события этого восстания происходили на территориях Польши и Литвы, а не Беларуси.

В отличие от мифов о других польских восстаниях, создававшихся уже в период независимости, миф о «восстании Кастуся Калиновского» имеет еще советскую генеалогию.

Восстание 1863 года идеологически несколько отличалось от предыдущих. Вторая половина XIX века — время активного распространения революционно-демократических и народнических идей. Поэтому, если предыдущие польские восстания носили сугубо аристократический характер, то в 1863 году часть повстанцев уже пытается обращаться к широким народным массам, в том числе в Литве и Беларуси.

Очевидно, эти революционно-демократические настроения побудили Викентия Константина Калиновского и его соратников начать выпуск агитационного листка «Мужицкая правда» на «народном» языке. «Мужицкая правда», иногда претенциозно именуемая первой белорусской газетой, печаталась польским шрифтом, но на языке, приближенном к разговорному белорусскому.

Однако ее содержание — вполне традиционная агитация в духе ностальгии по Речи Посполитой и разжигание ненависти к «москалям», разбавленные социал-популистской риторикой.

Mużyckaja prauda (Мужицкая правда) № 3 / Фото: archives.gov.by

По сути, «Мужицкая правда» представляла собой адаптацию старого польского аристократического патриотизма к новым революционно-демократическим социалистическим идеям. Отсюда разговорный язык и нарочито сниженный стиль.

Однако Калиновский звал сражаться вовсе не за Беларусь (это слово в агитационных листках не встречается ни разу), а за все ту же Речь Посполитую — вместе с «братьями-поляками» и против «москалей».

Другое дело, что видел он эту новую Речь Посполитую в духе социалистических народнических утопий, а не аристократической республики, какой она когда-то была. Листки «Мужицкой правды» представляют причудливую смесь агрессивного польского национал-шовинизма и наивного народнического социализма.

Успеха эта агитация не имела.

На территорию Беларуси восстание практически не распространилось, задев лишь наиболее полонизированные северо-западные районы и ограничившись отдельными стычками на остальной территории.

Народ остался глух к агитации инсургентов. Более того, они умудрились настроить крестьян против себя грабежами, террором и жестокими расправами с православными священниками, так что крестьяне нередко организовывали облавы против повстанцев и сдавали их властям.