Восстание Северина Наливайко: попытка Константина-Василия Острожского ограничить польское влияние на русские воеводства Короны или сепаратистский мятеж его внучатого племянника? ― Александр Усовский

           Прежде всего, вынужден огорчить уважаемого читателя – нижеприведённый текст является, по большей части, плодом игры ума автора (правда, в его оправдание, необходимо отметить, что игра эта опирается на реальные факты и события), а сделанные ниже выводы из тех фактов и событий, что признаны достоверными научным сообществом – в основном, являются результатом логических построений и анализа ситуации, к сожалению, практически никак не подтверждённым документально. Увы, события конца XVI века, имевшие место в русских воеводствах Польши и в Литве, оставили после себя крайне мало письменных свидетельств – что, впрочем, позволяет историку дать волю собственному воображению. Собственно, результатом чего и является означенная статья…

            Начать, полагаю, необходимым с личности предводителя восстания (это важно, учитывая реалии XVI века), Северина (точнее – Семерия, или, по-церковному, Симеона) Наливайко, которого традиционная историография изображает «простым казаком», выбившимся из низов, и достигшим своего положения исключительно благодаря личным достоинствам; впрочем, есть и альтернативная точка зрения, адепты которой полагают Северина (будем называть его так, согласно традиции) Наливайко сыном князя Дмитрия Сангушко и Эльжбеты Острожской, племянницы некоронованного короля Литовской Руси, князя Василия (при совершеннолетии взявшего имя своего прославленного отца, Константина) Острожского. Вторая версия кажется мне более правдоподобной, и вот почему.

            Трагическая судьба Эльжбеты (Гальшки) Острожской на Волыни и сегодня окружена целым ворохом легенд – многие из которых, при детальном изучении, оказываются вовсе не легендами….

            Обычно Эльжбету принято считать племянницей Константина Василия Острожского – но это не совсем так. Дело в том, что отец Гальшки, Илья Острожский, и Василий были братьями не родными, а сводными, общим у них были лишь отец, князь Константин, триумфатор битвы при Орше – старший брат, Илья, был рожден в 1510 году первой женой Константина Острожского, Татьяной Семёновной, в девичестве княжной Ольшанской, младший же Василий – на шестнадцать лет позже, 12 февраля 1526 года, второй женой воеводы трокского и великого гетмана литовского, Александрой Семеновной, в девичестве – княжной Слуцкой. Так что Гальшка Острожская и князь Василий хоть и были родственниками, но все же не настолько близкими по крови, как обычно принято считать. Далее мы необходимость этого уточнения разъясним.

            Эльжбета вышла замуж за князя Сангушко в сентябре 1553 года – за два месяца до своего 14-летия (родилась новобрачная 19 ноября 1539); отмечу, что гражданская дееспособность, согласно Статута Великого княжества Литовского, наступала у женщин с 13 лет (у мужчин - с 18 лет) и совпадала с минимальным возрастом вступления в брак (разд. VI, ст. 1 Статута ВКЛ), так что в данной ситуации Дмитрий Сангушко никаким педофилом не выглядел и законов не нарушал, что бы по этому поводу ни писалось позднее.

            Тем не менее, брак этот был признан королем Сигизмундом II (Жигимонтом в литовской традиции) Августом незаконным, поскольку на него не было получено согласие одного из опекунов Гальшки – а именно, самого короля (два других опекуна, Василий Константин Острожский и Дмитрий Сангушко, по понятым причинам были согласны, мать, Беата Костелецкая, хоть и была против - ничего не решала).

            Острожский и Сангушко были вызваны 5 января 1554 года на королевский суд в Кнышин, под Белостоком – но манкировали королевской волей; владетель Волыни просто пренебрег этим вызовом, князь же Дмитрий вместе с новобрачной решил бежать в австрийские пределы, где планировал укрыться в замке Роуднице-над-Лабой, принадлежащий тестю Василия Константина Острожского, Яну Тарновскому. Когда о побеге узнал король – Дмитрий Сангушко был немедленно подвергнут баниции, то есть лишения всей собственности, званий и должностей, и объявлен вне закона – то есть любой, встретивший его на своем пути, мог невозбранно лишить его жизни. На основании королевского указа в погоню за новобрачными бросился Мартын Зборовский с тремя десятками приспешников – впрочем, все сторонники князя Сангушко были уверены в провале этой карательной экспедиции, по всем расчетам новобрачные должны были достигнуть Роуднице намного раньше погони.

            И вот здесь обнаруживается крайне любопытная деталь – беглецы, имея фору почти в две недели времени, тем не менее, были настигнуты погоней, благословленной королем, в местечке Лыса-над-Лабем, недалеко от Нимбурка. Почему они так непозволительно беспечно медлили? Жалкие семьсот километров от Влодавы до Нимбурка они едва смогли преодолеть за пять недель, когда даже не рысью, но шагом конный отряд проходит это расстояние максимум за двадцать дней! Они делали едва по двадцать пять километров в сутки – при том, что князь Сангушко прекрасно осознавал, что такое – не явиться на королевский суд, и чем это может закончится…

            За эту легкомысленность князь Дмитрий заплатил самую высокую цену – подельники Мартына Зборовского долго и жестоко его избивали до тех пор, пока Сангушко не перестал подавать признаков жизни. После чего его тело было брошено преступниками на постоялом дворе местечка Яромерж, на кладбище которого позже и было захоронено. Надгробная плита с его могилы после сноса кладбища была вмонтирована в левый предел алтаря храма святого Микулаша в Яромерже, где находится по сию пору.

            Но были ли задержки в путешествии новобрачных роковой ошибкой – или диктовались иными причинами? Вне всяких сомнений, эти причины были. И весьма существенные – Гальшка Острожская была беременна. Об этом на процессе над войтом Нимбурка, Адамом Кухтой (позволившем Мартыну Зборовскому захватить чету Сангушек), прошедшем в 1557 году в Праге, прямо сказал судья Иоахим Блатенский: «Эти люди (имелись в виду Мартын Зборовский и его подельники — авт.) осмелились напасть на князя Сангушко — безоружного, неодетого, на глазах его беременной жены — пренебрегая традициями Богемии и законами империи». К сожалению, документы суда в настоящее время разрушились от старости, и краткие выдержки из речи судьи известны лишь по воспоминаниям архивариуса городского музея Яромержа…. Но беременность Гальшки Острожской – это единственная реальная причина столь преступно медленного темпа их бегства, ставшей роковой причиной гибели князя Дмитрия.

            Кстати, косвенно факт беременности и последующего благополучного разрешения от родов Гальшки подтверждает тот факт, что до сентября 1554 года она не появлялась на публике, проживая в уединении в доме матери в Познани. Впервые ее возвращение в свет задокументировано 15 сентября – на суде против Василия Константина Острожского, жалобу на которого она подала 18 марта этого года, обвинив в нападении на Острог и захвате имений. Авторство жалобы не вызывает никаких сомнений – Гальшка, находясь полностью под властью матери, вынуждена была целиком следовать ее воле. И на суде она дала показания, абсолютно не сходящиеся со всем тем, что происходило в период с сентября 1553 по февраль 1554 года – якобы, увезли ее из дома матери силой, что не Дмитрия Сангушко, а сына воеводы Зборовского собиралась назвать она своим мужем. Что князь Дмитрий был подлым насильником. И что Зборовский, убив его, отомстил за поруганную честь невесты своего сына. Такое лжесвидетельство можно оправдать лишь одним – новорожденный сын Гальшки и Дмитрия находился в доме Беаты Костелецкой, и Гальшка была вынуждена лгать под присягой – чтобы отвести от своего ребенка беду…

            Но в декабре 1554 года Гальшка появляется на балу у Оссолиньских – с матерью; польское светское общество ошеломлено известием о том, что вдовая княгиня Сангушко – точнее, её мать – готовы благосклонно рассмотреть заявки претендентов на руку и сердце владетельницы половины Волыни. Ни о каком ребёнке от первого, неудачного, брака – ни слова!

            Что естественно. Потому что к этому времени в семье подстаросты гусятинского, Никифора Наливайко появляется четвертый ребёнок – маленький Семерий, крещенный Симеоном – который, скорее всего, и был сыном Дмитрия Сангушко и Гальшки Острожской… Но почему в Гусятине?

            Гусятин – как бы ни смешно звучало название этого городка – это прекрасно защищённая самой природой от каких бы то ни было набегов с юго-востока естественная крепость. С востока он прикрыт несколькими притоками Днестра, текущими в меридиональном направлении – Матеркой, Калюсом, Даниловкой, Ушицей, Тернавой, Смотричем – над каньонами которого, между прочим, стоит Каменец-Подольская крепость – широкой полосой Иванковицких лесов и, наконец, Збручем. С юга район Гусятина надежно прикрыт Днестром и Хотинской грядой, увенчанной на крайнем востоке хребта знаменитой цитаделью (известной каждому советскому человеку, как Ля-Рошель в бессмертном сериале о трех мушкетёрах, и «сыгравшей» роль крепости - или замка, в зависимости от того, что было прописано в сценарии - ещё во множестве советских фильмов). Более безопасного места в видах защиты от татарских набегов на Литовской Руси в те годы вряд ли можно было бы сыскать… Именно здесь рос и взрослел Северин Наливайко – будущий глава восстания, впервые поставившего под сомнение польскую принадлежность Литовской Руси.

            Опустим этапы мужания Наливайко – остановимся лишь на двух фактах, которые безусловно подтверждают родство меж ним и владетелем Волыни, князем Василием Константином Острожским. В 1590 году Северин Наливайко становится сотником надворной хоругви Острожского замка – по сути, начальником личной охраны князя. На такую должность лишь бы кого, тем более – какого-то мутного «выходца и низов» в те годы не ставили, тем более грешить этим не мог князь Василий Константин Острожский, по воспоминаниям всех, без исключения, современников – «чрезвычайно хитрый лис», мастер интриги 80-го уровня и выдающийся умелец в деле укрытия правды; достаточно того, что по итогам восстания Наливайко с головы князя не упадёт ни единый волосок – хотя всем было понятно, кто реально стоял за организаторами этого восстания и на чьи деньги все это было затеяно… Старший брат Северина, Дамиан (Демьян), в 1592 году становится настоятелем церкви св. Николая в Остроге – домашнего храма князя Острожского, и одновременно – личным духовником его Милости Василия Константина. Предполагаю, что подобной чести Демьян удостоился, прежде всего, за доказанное на деле умение хранить тайну – для личного духовника качество более чем насущное!

            Но всё это – лишь необходимая предыстория. А теперь – собственно к истории!

            (Продолжение следует)…