Анатолий Матвиенко: К 100-летию белорусской государственности

Сто лет назад заседал Первый Всебелорусский съезд – первый в нашей стране представительный орган белорусского народа, первая ласточка белорусской представительной власти и государственности. Само государство, пусть де-факто не суверенное, до распада СССР полностью подчинявшееся Москве, было образовано годом позднее.

Как юрист по образованию и по своей первой профессии, я пытался разобраться для себя, насколько правомочными были органы власти, возникшие на обломках Российской Империи и её госаппарата.

Очевидно, что имперская власть рухнула с низвержением монархии, Государственная Дума, чьи полномочия были производны от царских, не обладала статусом, позволяющим сформировать легальную вертикаль власти. Поэтому Временное правительство, переходное даже по своему названию, выглядело чистой воды самодеятельностью, административной затычкой на несколько месяцев до Учредительного собрания.

В теории, власть исходит от суверена – монарха или народа, во втором случае власть принадлежит выборному правителю или органу. Зачастую кто-то узурпирует власть, объявляя себя выразителем народных чаяний, он может именоваться генеральным секретарём, фюрером или великим кормчим, суть не меняется. С марта 1917 года в России не наблюдалось присутствия кормчего, не сформировались выборные структуры, и если в двух столицах, в центральных губерниях и в армии Временное правительство имело какой-то вес, то с национальными окраинами дело обстояло иначе. По уму, выборы в Учредительное собрание и само его заседание путчистам, скинувшим царя, необходимо было провести незамедлительно, но по ряду причин это непозволительно затянулось, и власть захватили левые радикалы – большевики Ульянова в коалиции с левыми эсерами Спиридоновой, в какой-то степени легализовавшие претензии на верховенство с опорой на народное представительство в Советах.

На бывших землях ВКЛ влияние большевиков проявлялось меньше, чем в Петрограде и Москве. Строго говоря, ни Беларусь, ни Украину после отречения Николая II ничто с российским центром не связывало. То есть обозначились предпосылки провозглашения независимости ещё до Октябрьского переворота. Но в отличие, скажем, от Финляндского княжества, белорусы не обладали чувством национальной идентичности, сознанием некой национальной обособленности, оно присутствовало только у малой группы интеллигенции.

Электоральное большинство даже не имело национального самоназвания, представляясь «тутэйшымi» (местными), то есть, без привязки к территории или этнической группе. Отсутствовал общий язык: местные диалекты запада были насыщены полонизмами, востока – русизмами, полесский говор вообще представлял (и представляет до сих пор) что-то особенное, объединяющим и общепонятным оставался русский, то есть язык той страны, от которой инициаторы суверенности намеривались отпочковаться. Столетия насильственной полонизации, а затем русификации размыли непохожесть на соседей. Исчезла связь с некогда значительным Великим княжеством Литовским. Поэтому социальная база для провозглашения независимости и, тем более, для борьбы за эту независимость была весьма слаба. Большевики в исполкоме Западного фронта по естественным причинам тяготели к российскому ядру РСДРП(б) и единству с РСФСР.

На этом фоне шансы основать жизнеспособное отдельное государство, о чём говорилось на Первом Всебелорусском съезде, стремились к нулю.

Вызывает интерес сравнение выдвижения депутатов на съезд и на Всероссийское учредительное собрание. Если российский орган народовластия создавался на основе всеобщего и равного избирательного права, хоть выборы прошли не во всех губерниях, белорусский съезд, по современной терминологии, формировался по партийным спискам, и более чем сомнительно, что депутатский корпус адекватно отражал спектр симпатий народных масс. Тем не менее, в той обстановке – близости фронта с кайзеровской Германией, разрушения имперских институтов власти – решения съезда вполне могли бы заложить легальный фундамент белорусского государства. Но «контрольный пакет акций» в нём принадлежал бы не большевикам, поэтому левые марксисты в ночь на 17 декабря 1917 года разогнали Съезд, что, в силу хронологии, чрезвычайно напоминает последующие российские события, характеризующиеся известной фразой «караул устал…»

А вот последующие политические образования сторонников независимости Беларуси, включая лояльную к германским оккупантам коллаборационистскую Раду БНР, уже вообще никого не представляли, кроме самих себя.

Провозглашение ССРБ, ЛитБел и, наконец, БССР предшествовало длительному, во многих отношениях трагическому советскому периоду в истории нашей Родины, включая репрессии, голод, подавление инакомыслия, отставание в экономическом развитии, кроме оборонки. Тем не менее, в государстве «диктатуры пролетариата» (позднее – «победившего социализма») чудесным образом сочетались два противоречащих друг другу лозунга: создания единой общности – советского народа и развития национальных культур.

Именно стремление марксистов 20-х годов создать видимость свободы для национальных окраин и предопределило получение независимости Беларусью в 1991-м. Сам факт вхождения БССР в СССР в качестве якобы суверенного государства обозначил линию, вроде перфорации на блоке почтовых марок, по которой «Союз нерушимый» разорвался после краха КПСС. Будь Советская Белоруссия всего лишь российской автономией, я очень сомневаюсь, что над нашими землями не развивался бы сейчас бело-сине-красный триколор.

А за время, отпущенное историей для БССР, здесь и оформилась новая общность – белорусский народ, из генетических потомков литвинов и многочисленных варягов, не удивлюсь, если вторых – больше.

Сложным периодом истории остаётся раздробленность на западную и восточную части по условиям Рижского мира с 1921 по 1939 год. В отличие от предположения о появлении полностью независимой Беларуси, что в начале ХХ века было ненаучной фантастикой, страна могла сохранить целостность в рамках Польской Республики, если бы армия Пилсудского имела силы взять под контроль все территории до Смоленска. Но судя по проводимой политике полонизации в Крэсах Усходних до 1939 года, о «развитии национальных культур» здесь даже не стоило заикаться. Беларусь не существовала бы даже в виде декоративного государства БССР, на самом деле – национальной автономии, а растворилась бы в воеводствах.

С  точки зрения влияния на последующие события провозглашение БНР с учреждением Рады БНР ничего из себя не представляло. Это мёртворождённое дитя местечковой политики не кануло в забвение по единственной причине – многие годы оно служило своего рода символом существования белорусского небольшевистского государства. Находились преемники Рады БНР в эмигрантских кругах, позиционировавшие себя, как ни глупо это звучит, единственными законными выразителями чаяний белорусского народа. Что самое смешное, они не признали Республику Беларусь, это, пожалуй, закономерно: монополия на «выражение чаяний» оказалась под угрозой.

По изложенным причинам историю современной белорусской государственности следует отсчитывать с неоднозначных событий декабря 1917 года – с объявления о необходимости создания нашего независимого государства и насильственного разгона Всебелорусского собрания, когда большевики взяли курс на подавление представительской демократии и учреждение будущей БССР, а отнюдь не с фарса в духе БНР.

С юбилеем, сограждане!

Анатолий Матвиенко