Оршанская битва 1514 года в белорусской литературе: махровый национализм не находит читательского отклика - Анатолий Матвиенко

Оценка военно-исторического события писателем – его неотъемлемое право. Более того, ни один литератор-баталист не обойдётся без выражения субъективного отношения к участникам сражения, коснётся ли он Сталинграда, Эль-Аламейна, Долины слёз, Вердена, Ватерлоо. Каждая сторона в вооружённом противостоянии считает себя, выражаясь языком Голливуда, «хорошими парнями», врага – подлежащим искоренению злом. Даже самый беспристрастный исследователь волей или неволей тяготеет к одной из сторон. Это относится и к Оршанской битве 1514 года.

Внимание к ней было подогрето в начальный период существования независимой Беларуси. В 1992 году наши военнослужащие принимали торжественную присягу именно 8 сентября, в годовщину победы польско-литовской армии над войсками Московского царства. 

Та виктория чрезмерно политизировалась ещё с шестнадцатого века. Польский король Сигизмунд в письмах к Папе Римскому представил сражение под Оршей в качестве эпической победы над восточными дикарями-схизматиками, называя совершенно фантастическую цифру численности армии противника – восемьдесят тысяч человек. Так как в бою участвовали два сравнительно небольших отряда, высланных из Смоленска навстречу предполагаемому авангарду армии ВКЛ, современными исследователями силы Московии оцениваются гораздо скромнее. Победа под Оршей несколько задержала западную экспансию Москвы, однако в целом война была проиграна польско-литовской стороной.  

В советское время Оршанская битва не афишировалась, она считалась противоречащей парадигме многовековой дружбы народов СССР. Сведения о Великом княжестве Литовском ограничивались несколькими строками в школьных учебниках истории.  

Казалось бы, в наше время бой под Оршей просто обязан быть темой многих литературных начинаний, но этого не случилось. Однажды вознесённый в ранг повода для государственных торжеств, он практически обойдён писательским вниманием. В Беларуси автору этих строк удалось найти всего три крупных произведения, посвящённых сражению: роман Леонида Дайнеки «Назови сына Константином» в жанре художественной прозы и две книги документально-публицистического направления – Николая Амбражевича под названием «Оршанская битва 1514 года: военно-исторический аспект» и Анатолия Тараса «Орша. 8 сентября 1514 года». 

Любопытно, что россияне, наследники проигравшей под Оршей Московии, публикуют о ВКЛ множество популяризаторской литературы, используя контраст с советскими традициями замалчивать существование крупного западного соседа. В российских источниках значение битвы сводится до локального столкновения, подчёркивается успех в удержании Смоленска; отдаётся должное воинским талантам гетмана Острожского и эффективности полевой артиллерии литвинов. Самая известная российская научно-популярная книга на рассматриваемую тему «Битва под Оршей 8 сентября 1514 года» принадлежит Алексею Лобину.  

Научные труды белорусских учёных и бесчисленные короткие заметки на on-line ресурсах не выполняют задачу, которая отводится художественной литературе: они не оказывают влияния на читательские массы на эмоциональном, эстетическом уровне. Сухие цифры – восемьдесят тысяч ратников или только десять было у московитов – остаются абстракцией. Нет сопереживания за наших далёких предков, осознания важности происходившего, гордости за Острожского и его рыцарей. Схемы расстановки боевых частей, особенности вооружения, тактики, владения холодным и огнестрельным оружием занимательны лишь для увлечённых читателей, составляющих малую часть общества. Художественных произведений о белорусском средневековье требуется много – интересных, подходящих для широкой публики. Один писатель способен всколыхнуть национальное сознание и вызвать мощный прилив патриотизма в большей степени, чем долгие затратные усилия государственных структур. Для Польши, например, эту роль сыграл Генрик Сенкевич, его «Крестоносцы» вызывают интерес не только у поляков и соседних народов, они переведены на двадцать пять языков. 

На примере романа «Назови сына Константином» попробуем разобраться, почему подобные ему произведения абсолютно не вызывают резонанса, сравнимого с таковым у трилогии Сенкевича. Роман Дайнеко опубликован в 2008-м году по-белорусски, с мовы на русский язык не переводился, отсутствует в самых известных on-line библиотеках, хоть и выложен в свободном доступе на сайте автора, откуда брался текст для анализа. Иными словами, читательского признания нет и в помине. Довольно странно, ведь речь идёт о единственном литературном описании самой значимой военной победы ВКЛ, по мнению некоторых националистов – главной победы белорусского оружия. 

Надо отметить, автору удаются батальные сцены. Отдельные огрехи в описании битв неспециалисту не заметны и не сказываются на общем впечатлении. В этом плане роман заслуживает положительной оценки. Выразительно показаны персонажи первого плана. К сожалению, замечаний гораздо больше. 

Произведение велико по объёму, с замахом на эпопею и жизнеописание нескольких поколений литовских шляхтичей. Собственно Оршанская битва является кульминацией четвёртой заключительной части, она исполнена лучше других. Вероятно, было бы целесообразнее ограничиться меньшим хронологическим отрезком – с начала XVI-го века и до самой битвы, а также не распыляться на излишнее количество персонажей, эпизодов, подробностей. В силу непреложных законов автор не в состоянии прописать каждое второстепенное действующее лицо, если их так много, сделать персонаж выпуклым, характерным, обладающим индивидуальностью. 

Условность художественных произведений об армии, всегда в той или иной мере многочисленной, заключается в выборе ключевых фигур, остальные сводятся к некой массе без имён, отдельных функций и дискретных отличительных черт. Л.Дайнеко взялся за невыполнимую задачу – удержать читательское внимание на огромной россыпи событий и виртуальных человеческих лиц – и не справился.  

Существует культурный тренд – показывать глобальное через призму восприятия маленького человека. Так, например, сняты наиболее кассовые батальные фильмы Голливуда – «Ярость» и «Спасение рядового Райана». Эпопеи вроде «Война и мир» сейчас не в моде, и нужно обладать гением Льва Толстого, чтобы такое массивное, трудное для наших современников произведение веками пользовалось популярностью. Создаётся впечатление, что одна из ошибок автора «Назови сына Константином» заключена в неправильном выборе формата. 

Вторая ошибка частная, но она назойливо режет глаза с первых страниц. У Дайнеко присутствуют явные проблемы со стилистикой. Литератор употребляет лексику, совершенно чуждую для описываемого периода – XV-го и начала XVI-го века. Молодёжь у него бросается выражениями вроде «капец» (отнюдь не в значении «межевой знак») и занимается «боевыми тренировками». О сексе юных шляхтичей XV-го века автор говорит как о «половых утехах». Почему не альковных, не распутных утехах, не с блудными девками? Есть масса других адекватных эфемизмов, слово «половой» в значении «сексуальный» дышит концом XIX-го столетия и более поздними временами. 

Особенно раздражает современная армейская терминология. Например, в армии осман шестисотлетней давности действуют сапёры! 

Это французское слово проникло к нам не ранее XVIII-го века, распространение получило в XIX-м. На самом деле не важно, когда начато употребление слова, имеет значение, с каким периодом оно ассоциируется у читателя. Современная лексика в тексте разрушает атмосферу эпохи, создаёт ощущение фальши. Те же «Крестоносцы», если брать их за точку отсчёта, в оригинале написаны на польском языке конца XIX-го века без стилизации под средневековье. Но там нет понятий, несовместимых с началом XV-го века. Поэтому они прекрасно воспринимаются и современным читателем.  

Текст совершенно не вычитан на повторы. Вот три самые первые фразы: «29 лістапада 2006 года Папа Рымскі Бенедыкт XVI сустрэўся з Патрыярхам Канстанцінопальскім і Усяленскім Варфаламеем І. Палітычныя аглядальнікі і шматлікія журналісты назвалі гэтую сустрэчу гістарычнай. Сустрэча адбылася ў шумлівым і шматфарбным турэцкім Істанбуле». Сустрэўся – сустрэчу – сустрэча в трёх строчках!  

Исключение? Нет, дальше – хуже: «…Высыпаў порах  з парахавой  трубкі ў парахавы рог, адтуль у ствол, шомпалам затоўк паверх пораху папяровы пыж…» Добавим, что детальные подробности заряжания древнего оружия абсолютно излишни, затягивают повествование и лишь раздувают объём. С ненужными длиннотами перебор, роман целесообразнее было бы кардинально сократить, тем самым усилить динамику. 

Встречаются русизмы. На первой же странице бросается в глаза: «інкрустыраваныя», калька с русского «инкрустированные». Правильно – «інкруставаныя». Современная орфография кое-где разбавлена тарашкевицей, надо было выбрать что-то одно.  

Попадается лексическая несочетаемость. Например:  «цяжкім гарматным агнём». Могут быть тяжёлые орудия или тяжёлые снаряды, артиллерийская стрельба характеризуется прилагательными «интенсивная», «частая», «плотная», «смертоносная» и др. «Цяжкi агонь» – сомнительная новация в мове. В целом язык и стиль заслуживают неудовлетворительной оценки. Но вернёмся к содержательной части. 

Третья ошибка – жанровая. Ориентируясь на реалистическую художественную прозу, Дайнеко регулярно «выпадает» в смежные жанры, и это не воспринимается как попытка написания межжанрового, синтетического произведения, скорее как недостаток. Отдельные страницы пестрят чрезвычайным количеством цифр, такое бывает в научной, документальной или публицистической литературе, в художественной такое изобилие неуместно.  

Великому гетману однажды является дух женщины, его далёкого… предка? Нет, потомка. После этого не остаётся ни капли веры в реализм описанного. Приём фэнтези хорош, если он что-то привносит в произведение. Здесь ничего не прибавил, только убил остатки правдоподобия. 

Концовка грешит вкраплениями ещё одного жанра – сюрреализма. Битва закончена, в разгаре пир, герой провозглашает тост за великих Константинов нашей земли – Кастуся Калиновского (1838-1864) и Константина Мицкевича (Якуба Коласа, 1882—1956). Тут же упомянут Иосиф Сталин (!), а на дворе, по идее, светит солнышко 1514 года. Можно предположить, что Дайнеко намеревался показать связь времён, преемственность, что-то обобщить, но получилась лишь неудачная попытка совместить несовместимое. 

Крайняя антироссийская позиция автора видна из цитат: «Масква і Арда — адна бяда», «Калупні любога маскоўца і знойдзеш татарына» и многих других. Явно речь идёт не о московских правителях, а именно обо всём населении – «любога маскоўца». Для литвинов того времени это вполне подходящие выражения, в отличие от «боевых тренировок»; татары и другие восточные агрессоры были для предков современных белорусов воплощением зла. Но читатель прекрасно знает, что автор – наш современник, реплики вложены в уста положительных, явно любимых писателем персонажей. То есть «маскоўцаў» ненавидит сам Дайнеко, а за счёт навязанных параллелей с XX-XXI в.в. возникает ощущение, что и к нынешним россиянам автор настроен столь же негативно.  

Сложно искать точки соприкосновения, созидать, искать лучшее. Муссировать претензии и раздувать вражду гораздо проще. Нужно ли?  

Подытожим, почему это произведение не смогло завоевать сколько-нибудь массовую аудиторию. 

Во-первых, как показывают опросы, большинство белорусов относится к россиянам лояльно или хотя бы нейтрально. Поэтому очевидная экстраполяция древнего военного конфликта на нынешние взаимоотношения государств и народов отворачивает и без того немногочисленную целевую аудиторию. Что мешало, например, ввести второстепенного персонажа, что озвучил бы позицию московитов – хотя бы рассуждения о мести за предыдущие обиды, желание обезопасить свои города от набегов литвинов? При этом сохранить авторскую позицию с симпатиями в пользу Острожского. Произведение приобрело бы глубину, а так в исторически-мировоззренческом контексте оно совершенно плоское, одноплановое. В результате – «непроходное» для российских издательств. 

 Россияне печатают мемуары нацистских полководцев либо современных противников РФ хотя бы из соображения «врага нужно знать в лицо». Но откажут, если в книге полно нападок литератора из вроде бы дружественного государства. Следовательно, типового пути продвижения книги за пределы Беларуси – через российский рынок – не получится. 

Во-вторых, грубые технические ошибки не прибавляют популярности и у националистов-единомышленников. Лексическая бедность при подборе соответствующих времени выражений, явная нереалистичность не дают погрузиться в эпоху, проникнуться сопереживанием к героям, разделить их чаяния. Роман воспринимается как лубочная фантазия на тему позднего средневековья. 

Редактор имеет возможность выправить самые вопиющие ошибки в языке, сделать его более литературным, как бы ни было это трудоёмко в данном случае, но не перепишет произведение заново. Поэтому Оршанская битва всё ещё ждёт воплощения в художественной литературе, достойного масштаба события.  

Я не одинок в отрицательной оценке усилий Дайнеко и отправляю заинтересованных к статье Егора Конева «Дзе жывуць палеманісты» (Полымя 1-2011). 

Упомянутые выше научно-популярные работы написаны на более высоком профессиональном уровне. Они отражают различные воззрения относительно места той битвы в белорусской истории. Позиция Амбражевича представляет собой компромисс между «ультрапатриотическими» (то есть воинственно-националистическими) крайностями некоторых белорусов и стремлением россиян принизить Оршанское сражение до рядового эпизода проигранной литвинами войны. За «уступки противнику» автор нещадно критиковался в оппозиционных СМИ, его стоило бы упрекнуть в излишней академичности стиля. 

У Анатолия Тараса прекрасный слог. Он написал около четырёх десятков книг по военной истории и техникам рукопашного боя, является редактором множества сборников. Тараса и его единомышленников отличали критический подход к описываемым событиям, нетерпимость к советской мифологии. Вероятно, можно было говорить о «школе Анатолия Тараса». Для некоторых её приверженцев был характерен стиль, близкий к произведениям Владимира Резуна (Виктора Суворова), когда хлёсткая фраза, напрочь лишённая политкорректности или вежливых формул научного оборота, компенсирует читателю неточности или небрежности в изложении фактов, особенно это заметно у Захаревича. Книги Тараса увлекательнее, чем большинство художественных произведений современной белорусской литературы. К пятисотлетию битвы приурочен выход работы «Орша. 8 сентября 1514 года». 

В ней чётко показаны основные тактические преимущества войска, более чем наполовину сформированного выходцами из Беларуси в современных её границах. Подробно разобрано превосходство манёвра конницы, умелое использование огнестрельного оружия, введение противника в заблуждение, гибкость в управлении. Тактика московских дружин не менялась столетиями и была проигрышной. Книга усваивается на одном дыхании, с уважением к автору, скрупулёзно отобравшему исторический материал. Но в этой бочке мёда есть мировоззренческая ложка дёгтя. 

В конце 2000-х годов в работах Тараса наметился заметный идеологический сдвиг. Вероятно, он отражал наболевшее и накипевшее, что раньше автором не проявлялось столь открыто. В концентрированном виде Анатолий Тарас показал себя обновлённого в книге «Анатомия ненависти: русско-польские конфликты в XVIII-XX в.в.». Писатель сосредоточился на взаимоотношениях белорусов с россиянами, считая Русское царство и Российскую империю основным источником бед наших предков. В частности, подводя итог существования ВКЛ, он утверждает в «Кратком курсе истории Беларуси IX-XXI веков»: «если бы не настойчивые усилия “внешнего пролетариата” в лице московских агрессоров, то кризисный процесс завершился бы так же, как в Западной Европе: победой буржуа над феодалами, а городской культуры — над культурой панских имений. И у нас на каком-то этапе произошла бы буржуазная революция. Но случилось то, что случилось. В последней четверти XVIII века Великое княжество Литовское стало жертвой московских разбойников». Тезис о России как основном источнике всех белорусских бед довлеет, изложение материала подчинено его доказыванию. Обиды на других соседей чисто символические, в частности, Польша, Украина и Литва обвиняются в присвоении доли славы от белорусской победы под Оршей. 

С Дайнеко, Тарасом и другим авторами экстремально прозападной, антироссийской позиции сложно согласиться по очевидной причине. Они уравнивают экспансию Рюриковичей и Романовых с современной политикой Федерации: «Россия снова идет в штыки с лозунгом собирания русских земель» (А.Тарас). На самом деле, нынешний миропорядок основан на уважении суверенитета государств и незыблемости их границ, его нарушение влечёт осуждение, порой и прямое военное вмешательство. Очевидный пример – операция «Буря в пустыне» 1991 года в ответ на оккупацию Ираком Кувейта. 

Межгосударственные отношения средневековья строились на абсолютно иных принципах. Агрессивное «собирание земли русской» было естественным, аннексии – нормой жизни для всех сильных государств. Точно так же князья ВКЛ «собирали» земли и грабили соседей. Чего только стоят кампании Ольгерда и Витовта против Москвы! «По понятиям» XVI-го века русские воеводы в походе на Смоленск совершенно обоснованно считали себя «хорошими парнями», а литвины с поляками имели полное право дать отпор.

Плохо было другое – испытывать слабость. Со временем Великое княжество утратило прежнюю мощь и способность сопротивляться. 

Сбереги оно суверенитет, религиозную терпимость и деспотическую централизованную организацию, кто знает, может и сохранился бы Смоленск в литовско-русском государстве. Далеко не всё, пришедшее с Запада на Русь, принесло пользу, оттуда прибыли сифилис, табак, инквизиция и посполитое рушение. Впрочем, в отличие от А.Тараса, воздержимся от трактовки истории в сослагательном наклонении. 

Современная Россия находится в конфронтации со многими западными государствами, власти и средства массовой информации укрепляют национальную идею, используя аргументы с пятисотлетней выдержкой. Беларусь в ином положении. Россия – главный экономический и военно-политический партнёр Беларуси, народы перевязаны мириадами нитей родства, коммуникаций, традиций. При каждом удобном и неудобном случае тыкать в нос россиянам разгромом пятивековой давности, по меньшей мере, неблагоразумно. Россияне гордятся Мининым и Пожарским, но не поддевают белорусов – глядите, мол, мы замечательно поколотили ваших предков. Они акцентируют внимание на возрождении суверенной государственности после Смуты, возникшей от собственного хаоса, а не в результате происков внешних врагов.  

В качестве абсурда представьте саммит ЕС, где Ангела Меркель напоминает французам о водружении свастики на Эйфелевой башне как о славном эпизоде в проигранной Рейхом войне. Такое в принципе невозможно! У нас в 1992 году политическая демонстрация белорусов с воинской присягой воспринималась как инфантильность новорождённого независимого государства. Но пора уже повзрослеть. 

Писатель – не президент страны и не премьер-министр, литератор не определяет политику. Но коль он напишет роман, что будет многократно переиздан, переведён, экранизирован, художественная проза окажет влияние на общество, и ни одна власть не сможет игнорировать изменения в умонастроении. 

Если Анатолий Тарас сумеет преодолеть внутренний обскурантизм и показать события 1514 года с разных сторон, предлагая читателю самому определиться, кто для него в битве свой, а кто чужой, этот белорусский писатель способен создать действительно грандиозное произведение – лично или в соавторстве с кем-то более опытным в области художественной литературы. Скучно в рамках реализма? Пусть будет фантастика в духе альтернативной истории, только без осточертевшей фигуры «попаданца». Главное, чтобы автор понял: наш путь не в бегстве от «московских разбойников» в чьи-то объятия, а в поиске собственного, суверенного, независимого маршрута. Тогда нас никто не подомнёт, как литвинов в XVIII-м веке, и книга непременно удастся, получив широкое признание. Наберёмся терпения.